Фабрикация царской военной пропаганды о «пленении» наиба Хаджи-Магомета
Подробно в гл. 10 тома 3 «Пленение» имама Шамиля – событие, которого не было».
Писатель, драматург, очеркист Иван Николаевич Захарьин (1839–1906) в 1860 году, будучи офицером стрелкового батальона, по долгу службы посетил Калугу, где тогда жил Шамиль.
Захарьин оставил воспоминание о происшествии, произошедшем на встрече русских офицеров с имамом.
«Согласно распоряжению военного министра, все приезжающие в Калугу офицеры, от прапорщика и до генерала включительно, были обязаны являться и представляться имаму Шамилю»[1].
Мог ли военный министр в здравом уме отдать распоряжение, чтобы все приезжающие офицеры «от прапорщика и до генерала включительно» были обязаны лично представиться «военнопленному»?
Захарьин подробно и красочно описывает неприятное происшествие.
Один из офицеров, поручик Орлов, на вопрос имама, за что он получил Георгиевский крест, ответил: «За штурм аула Китури, когда был взят в плен наиб ХаджиМагомет».
«…Едва только переводчик успел передать Шамилю ответ, как этот усталый и флегматичный с виду старик мгновенно выпрямил свой сутуловатый согнутый стан, брови его нахмурились, а глаза блеснули недобрым светом»[2].
В этом незаинтересованном повествовании Захарьина характерно показана первая реакция имама Шамиля, не терпевшего ложь, лицемерие, двуличие, даже если они проявлялись в отношении другого человека и лично его не касались.
«…В то же время шевельнулась и вся его свита, которая до того стояла манекенами.
Руновский побледнел и завертелся на своем месте. Мы все поняли, что произошло что-то особенное, неприятное.
Вдруг Шамиль быстро проговорил, два раза подряд, какую-то фразу, в которой упоминалось имя того же Хаджи-Магомета, оказавшего, как объяснилось после, отчаянное сопротивление (в августе 1858 года) нашему отряду, которым командовал генерал-лейтенант барон Вревский, раненый в этом деле двумя пулями, от которых вскоре и умер.
– Имам говорит, что Хаджи-Магомет был взят в плен мертвым, – проговорил сконфуженный Грамов (переводчик – прим. авт.).
А между тем Шамиль, все еще хмурый и видимо недовольный, поднялся с своего места; это означало, что наша аудиенция была окончена, и мы стали откланиваться…»[3]
Приведенное свидетельство Захарьина реально показывает статус и высокое положение имама Шамиля в Калуге, наделенного полномочиями по своему усмотрению назначать и прекращать аудиенции, выпроваживать офицеров и генералов, принимать никем и ничем не ограниченные властные решения.
«…Едва только мы спустились в нижний этаж, как Руновский накинулся на сконфуженного Орлова: «Что вы наделали?! Как можно было говорить Шамилю такие вещи!..»
Орлов оправдывался, ссылаясь на официальную реляцию о деле под Китури, в которой Хаджи-Магомет был показан «взятым в плен»… и что лишь на другой день после битвы было отправлено дополнительное донесение, в котором сообщалось, что пленный наиб «умер от ран»…
В действительности же было так, как говорил Шамиль: то есть, Хаджи-Магомет был найден мертвым в башне, в которой он защищался до последнего вздоха, получив множество ран.
А для того, чтобы реляция казалась пышнее и победоноснее, в ней начальство немножко прихвастнуло, упомянув о таком трофее, как «пленный» предводитель… в расчете, конечно, на более щедрые награды за дело.
Так неловко закончилось наше представление Шамилю»[4].
Взятие аула Китури. Т. Горшельт, 1858–1862 гг.
Это свидетельствует русский офицер, которого нельзя заподозрить в необъективности или предвзятости.
Искренняя реакция Шамиля на измышление русского офицера Орлова доказывает: Шамиль никогда и никому не позволял в своем присутствии оклеветать горца, очернить память правоверного мусульманина ложью о «сдаче в плен».
Боевой дух Шамиля до конца его жизни не был сломлен. Об этом красноречиво свидетельствует генерал-майор Б. Ф. Гринфельд в своем донесении о прибытии и пребывании Шамиля в Калуге от 22 ноября 1859 года (№ 107):
«При одном случае во время приличного разговора некто спросил Шамиля, в каком направлении теперь его воинский дух.
Шамиль отвечал, что под старость он желал бы насладиться спокойствием, но, если бы услышал выстрелы и стук оружия, не вытерпел бы и бросился бы в пыл битвы»[5].
Сложно представить свидетельство, более точно характеризующее Шамиля. Ратный дух имама, по-прежнему готового «броситься в пыл битвы», был непоколебим, разум – крепок, вера – глубока.
Тщеславие, хвастливость, позерство, присвоение незаслуженной славы, клевета на мертвых – противоречит ценностям Ислама, законам жизни кавказских горцев.
М. Ю. Лермонтов писал в очерке «Кавказец»: «…горцы… в плен не сдаются, тела свои уносят».
После описанной Захарьиным неподдельной реакции имама, после его искреннего негодования на ложь о Хаджи-Магомете клеветать о «сдаче в плен Шамиля» может только невежественный историк-«шамилеед».
Мог ли Шейх Шамиль, Имам Шамиль,
Полководец Шамиль, Воин Шамиль
предать Веру, свою праведную Жизнь,
Кодекс чести горского воина,
погибших мюридов и близких,
презреть все героические жертвы…
…и сдаться в плен –
стать «барантовым горцем»,
покрыв себя вечным бесчестием?
Вопрос риторический.
- Захарьин И. Н. Поездка к Шамилю в Калугу в 1860 году (Из записок и воспоминаний) // Вестник Европы, № 8, т. IV, 1898. ↑
- Там же. ↑
- Там же. ↑
- Там же. ↑
- ГАРФ. Ф. 109. 1я эксп. 1859 г. Д. 210. Л. 18–25 об. ↑
